Вообще-то исследования останков Анастасии, проведенные лет пятнадцать назад, показали наличие в костях чрезмерно большого количества солей ртути. Но это еще ни о чем не говорит: в то время ртуть входила в состав как лекарств, так и ядов… Как бы там ни было, сам Грозный, ссылаясь на нечто, оставшееся нам неизвестным, упоминает о лютой ненависти Сильвестра и Адашева к Анастасии, о каком-то загадочном скандале, который произошел меж ней и временщиками, и даже о том, что из-за Адашева царица не получила врачебной помощи. Подробностей нам уже никогда не узнать…

Как уже говорилось, в конце концов Сильвестр и Адашев откровенно заигрались. Когда царь начал войну в Прибалтике, Сильвестр буквально таскался за ним, порицая все без исключения царские решения: и то не так, и это нескладно, и это криво, и вообще, нужно Крым завоевывать…

Адашев, и того хуже, допустил два серьезнейших внешнеполитических просчета: сначала он проиграл дипломатическую дуэль и не смог обеспечить нейтралитет Литвы во время Ливонской войны, потом заключил непродуманное перемирие с Ливонским орденом на полгода: орден это перемирие использовал, чтобы собраться с силами, а потом, нарушив мир, перешел в наступление. Тем временем Сильвестр выскочил с очередной дурацкой идеей: мол, следует немедленно окрестить все население только что завоеванного русскими войсками Казанского ханства. Крестить всех поголовно, и баста! А кто заартачится - голову с плеч! Ну а поскольку «заартачились» бы наверняка все до одного татары-мусульмане, то их, по Сильвестру, пришлось бы истребить поголовно…

Тут уж терпение у царя лопнуло… но он, опять-таки хитроумно маскируясь под приличного человека, не голову Адашеву отрубил и даже не в тюрьму посадил, а отправил в Ливонию командовать войсками. Сильвестр, прекрасно соображая, что лафа кончилась, удалился в дальний монастырь. Никто его не удерживал… И никаких репрессий к нему не применяли еще долгие годы, до его смерти, вполне естественной.

Однако Адашев в конце концов оказался под арестом - тогдашние следователи, пусть и медленно, но все же продолжали дело о смерти царицы Анастасии, каковую отчего-то полагали насильственной, а в числе виновников назвали и Адашева. Там, под арестом, Адашев и умер. Его недоброжелатели распустили слух, что бывший всемогущий

фаворит отравился, но это, очевидно, были выдумки, потому что Адашева похоронили по всем правилам в освященной земле, как с самоубийцами не поступали.

Вот так бесславно и закончилась карьера двух субъектов, которым впоследствии и приписали все заслуги в реформах, якобы проведенных ими «вопреки» безумцу и тирану Ивану Грозному…

А мы перейдем к рассказу о войнах Ивана Грозного - коли не раз упоминалось взятие Казани и война в Ливонии, нужно рассказать подробнее, как это происходило, где для русского оружия дело обернулось славой, а где - поражением…

Глава седьмая

Сегодня все как-то попривыкли, что Волга - «великая русская река», «матушка Волга». «Волга, Волга, мать родная, Волга, русская река…» - как поется в знаменитой песне о Стеньке Разине.

Кажется, будто так было всегда. Однако так стало лишь при Иване Грозном - а до того Руси принадлежал лишь небольшой кусочек «великой русской реки»… Таковой, без всяких кавычек, она стала лишь после завоевания Казанского и Астраханского ханств.

Завоевание Казани, должен вам сказать, было делом почти что домашним, а вовсе не каким-то актом неспровоцированной агрессии «безумного тирана». Более того, многих это, возможно, и удивит, но само возникновение Казанского ханства - как раз результат русской промашки. Точнее говоря, во всем виноват Василий Темный, невеликого ума человек и вообще, скажем прямо, изрядная сволочь (что меланхолично признавали еще историки девятнадцатого века).

Дело обстояло следующим образом. Изрядно ослабшей и потерявшей былое величие Золотой Ордой в 1432 г. правил хан Улу-Махмет (Чингизид, как полагается). К нему вдруг нагрянули родные братья: хан Астраханский Седи-Ахмет и юный Кичи-Махмет, как выражались в старину, молодой человек без места. Братья объявили собиравшемуся было организовать банкет Улу-Махмету, что они прибыли не чаи распивать, а провести свободные демократические выборы с целью смещения его с золотоордынского трона - братец Кичи ведь без места…

Улу-Махмет, конечно, заявил, что в гробу он видел такую демократию и такие выборы. Тогда братья свистнули свой многочисленный электорат. Электорат горячил борзых коней, поигрывал сабельками и выкрикивал всевозможные демократические лозунги типа «Голосуй сердцем за Кичи!», «Улу-Махметка - пройденный этап!»

Собственный электорат Улу-Махмета был гораздо малочисленнее и не имел никаких шансов на победу. Братья разводили руками:

– Демократия, братка. Большинство голосов, знаешь ли…

Обматерив как следует и демократию, и вероломных братьев, Улу-Махмет собрал сохранивших ему верность джигитов, их семьи и добро, и вся эта орава откочевала на берега тихого Дона, где казаков пока что не имелось. Там они обитали, как в сказке, семь лет. Тем временем в Орде сидел Кичи (за которым по его молодости присматривал, забрав реальную власть, Седи). По прошествии семи лет обоим демократам пришло в голову, что они, пожалуй, сваляли дурака, отпустив Улу-Махмета целым и невредимым. Собственно говоря, это было решительно против тогдашних правил хорошего тона: что в Европе, что в Азии серьезных претендентов на престол не принято было оставлять в живых. Вот и решили исправить ошибочку…

Прекрасно понимая, что на сей раз ему придет кирдык, Улу-Махмет поднял свой табор и побежал дальше - уже на Русь, занял, не спрашивая жителей, городок Белев и послал юнцов к Василию, в ту пору еще зрячему. Гонец передал, что бывший хан пришел просить милости и покровительства русских князей, просит выделить ему улус, готов стать русским вассалом и прилежно служить.

Впервые на Русь проситься в вассалы пришел знатный татарин, хотя и согнанный с престола, но чистокровный Чингизид. Увы, Василий оказался слишком дурковатым, чтобы использовать этот случай на всю катушку с пользой для русских - чтобы, аки Илья Муромец, «бить татар татаровьями». К тому же он проявил элементарную человеческую неблагодарность - ведь именно Улу-Махмет восемь лет назад, еще будучи ханом, поддержал Василия в борьбе с другими претендентами на московское княжение.

Но, как говорится, чего стоит услуга, которая уже оказана? Василий рассуждал примитивно: если у татар мало войска, на них нужно напасть и ограбить дочиста…

Он послал многочисленную рать под командой своих двоюродных братьев, Дмитрия Шемяки и Дмитрия Красного. Как с прискорбием констатируют те же дореволюционные историки, «необузданные толпы» москвичей еще до подхода к Белеву вдоволь потренировались на русских же землях: где ни проходили, грабили дочиста, а что не могли ограбить, то жгли…

Улу-Махмет послал к русским парламентеров, которые вновь и вновь повторяли, что хан просится в вассалы, готов даже дать детей в заложники, а если вновь займет ордынский престол, то никогда больше не будет требовать с Руси дани. Но москвичей будто переклинило: они кинулись в бой…

Их было много, но хороших военачальников не нашлось. А бывший хан воевать умел… Русских он разбил быстро, а потом, разозлившись, перешел в контрнаступление. Как следует накостыляв противнику, он задумался, как жить дальше. Неподалеку как раз и стоял древний город Казань - правда, представлявший собой полуразрушенное поселение, где жило совсем немного народу (результат разгрома русской ратью в 1399 г.). Там тогда правил какой-то князек, но не особенно и сильный. Улу-Махмет призадумался…

Правда, в Казань он двинулся не сразу - должно быть, понимал, что, кроме военной силы, государству нужна еще и экономика. Двинулся на Русь, взял и ограбил несколько городов, а потом захватил в плен и самого Василия. Как человек хозяйственный, Улу-Махмет не стал пленника убивать, хоть и был на него зол, а в полном соответствии с европейской рыцарской традицией запросил с Руси выкуп - двести тысяч рублей. По тем временам такие деньги… Даже не знаю, с чем и сравнить. Грандиозная была сумма. Бояре Василия эти деньжищи, однако, из Руси выжали и выкупили князя.